Шесть с половиной лет я провел в злополучном монастыре, и теперь передо мной стоял выбор пути. Недолго думая, я направился на восток, неосознанно выбрав направление, ведущее к морю. Но до него было еще очень далеко. Я шел по двуликому лесу весь день, и вскоре показались огни старой деревушки. Ночь уже вошла в свои владения, окрасив зелень вокруг в серые тона и наполнив лес недобрыми звуками и шорохами. Я невольно вспомнил дни, проведенные мной до того, как я попал в монастырь, хищные глаза, горящие огнем в глубинах леса, устремленные на меня, клыки, торчащие из пасти невиданного зверя, вой, замораживающий кровь в жилах. Я направился прямиком в деревню, не желая спать посреди леса. Я пытался вспомнить ее название, но не смог, но я хорошо знал, что это за место. Именно эту деревню шесть лет назад разграбили неизвестные, оставив в живых лишь детей. Отсюда  их забрали в монастырь.  Я отметил про себя тот слепой случай, который вывел меня именно к этой деревушке, и снова возникло ощущение, что меня кто-то направляет по незримому пути. Я отбросил все мысли и двинулся вперед. Десяток полуразвалившихся домов и несколько сараев – это все, что осталось от деревни. Кое-где еще торчали обгоревшие остовы домов, что погибли в те злополучные дни. В некоторых домах горел свет, и я постучал в одну из дверей…

Мне долго не открывали, и лишь лай нескольких собак разрушал атмосферу запустения, царившую вокруг. Но прошло некоторое время, и калитка со скрипом отворилась. Старая женщина открыла калитку и встала передо мной. Не знаю, сколько ей было лет, но казалось что не меньше двухсот. Лицо, сплошь покрытое глубокими морщинами,  скрюченный от старости нос, ссохшиеся губы. Ей давно уже пора лежать в могиле – невольно подумал я, непонятно, какая сила сохраняет в ней крупицы жизни. Я заговорил с ней, попросил о ночлеге, и на удивление она с радостью согласилась меня впустить. Я вошел в дом, и невольно поежился от увиденного, все было настолько ветхим и прогнившим, заброшенным, казалось дом рухнет в любой момент. Паутина, густо покрывавшая каждый угол, стол, полуразрушенный комод, пара камней, служившая печкой, вместо трубы в крыше была обычная дыра. Место пропахло смертью и отчаянием. Здесь было еще более уныло, нежели в серых монастырских кельях. Но на одну ночь сойдет, все же лучше, чем спать на голой земле посреди джунглей.

Старый деревянный топчан служил старухе постелью, и мне пришлось устроиться на полу. Укрывшись прогнившей циновкой, я попытался заснуть. Тяжесть сковала мои глаза, навалившись на веки пудовым грузом, но заснуть я так и не смог. Я взглянул на старуху, и заметил, что она тоже не спит. Она лежала с открытыми глазами, затянутыми серой пеленой, в них не было ни зрачков, ни блеска, ничего. А старуха то слепа – подумал я. Но она следила за мной, взгляд ее незрячих глаз был направлен прямо на меня. Интересно, что видится ей, или это всего лишь рефлекс? Молчание, воцарившееся в комнате, становилось невыносимым, как ни странно, но тишина не давала мне спокойно заснуть…

Старуха заговорила первой. К моему удивлению она не была выжившей из ума, как это бывает с достигшими старости, и оказалась весьма интересным собеседником. Наверно давно она ни с кем не разговаривала, и мое появление оказалось для нее лучом света в ее темном существовании. Она рассказывала мне о старых временах, когда деревня процветала, и десятки детишек радостно бегали по ее улицам. Порой я замечал слезы, текущие с ее покрытых пеленой глаз. Ее потеря чувствовалась в каждом слове, в каждом воспоминании… Она не скрывала своих эмоций, своей боли, ей необходимо было выговориться. Это была самая настоящая исповедь, рассказ без утаек и недомолвок. Там, в монастыре отец-настоятель требовал от нас исповедоваться каждую неделю, но настоящая исповедь была здесь, в полуразрушенном доме несчастной старухи…

 Старуха ненадолго замолчала, и, утерев слезы, продолжила свой рассказ. Рассказ о том, как ее жизнь рухнула в пропасть, оставив лишь отчаяние и пустоту в душе. Рассказ об ужасе, воцарившемся в маленькой, ни в чем не повинной деревушке, о жестокости и смерти. События шестилетней давности, страшный погром, случившийся здесь. День, когда деревню разорвали на части, когда детей сделали сиротами, а женщин вдовами. Те самые дети, что жили рядом со мной в монастыре и чурались меня. Тот день, что вселил в мальчика по имени Калем демонов безумия, приговорив его к вечным страданиям. Рассказ о вторжении в деревню, историю которого я слышал много раз в монастыре, которую рассказывал отец-настоятель, показывая ту жестокость, что заполняла сердца людей… Но рассказ старухи  разительно отличался от всего, что я слышал раньше. Отец-настоятель говорил об обычных грабителях, что в поисках наживы врывались в дома, резали скот и убивали всех, кто стоял на пути. Но то, что сказала мне старуха, было совершенно другим…

«Сначала стали пропадать люди. Первым был наш мельник. За ним стали исчезать остальные» - рассказывала старуха – «Они были хорошие люди, и никому ничего плохого не делали. Гаврила, Фрося, Еремей, братья Боб и Матвей. Они пропали на охоте. Мы пытались их найти, прочесывали все окрестности, но не нашли никаких следов. Но больше никто не пропадал. И постепенно мы стали забывать о них…» - старуха ненадолго замолчала, тихо всхлипнула и продолжила – «То, что случилось потом, не передать словами. Это… Они вернулись, и мы бежали к ним на встречу, не веря своим глазам. Но они были другие, понимаешь, совсем другие! Они изменились, превратились в чудовищ. Сгорбленные, без одежды, черные от грязи, с дикими глазами, в которых затаился дьявол. И они…» - старуха не выдержала, и зарыдала. Она говорила сквозь слезы, ее голос был наполнен болью и страданием. – «Боб разорвал свою жену пополам… Еремей кинулся на отца и оторвал ему голову. Они выли словно волки, и бросились на нас. Я стояла в стороне и видела все. Дьявол был вокруг, они стали его слугами… Фрося бросился на ребенка, и хладнокровно сломал ему шею. Их руки, они были с длинными когтями, острыми как ножи. Они убивали всех, никого не щадя. Они врывались в дома, и крушили все вокруг… Если бы не преподобный нашей церкви, отец Полемий, они убили бы нас всех. Он собрал нас, и мы загнали чудовищ в дома, и сожгли их. Сам преподобный погиб, мало кто тогда остался в живых. Мы собрались на главной площади, нас выжило немного, в основном те, кто был вдали от чудовищ. Семь мальчиков и две девочки – это были единственные дети, что уцелели, но у них больше не осталось родителей. Жена Полемия предложила отвести их в монастырь, так мы и сделали…» - старуха больше не могла рассказывать дальше, она в конец расплакалась, я успокаивал ее как мог. Ее рассказ запомнился мне, и наверно я впервые в жизни почувствовал жалость и сострадание. Эти чувства были незнакомы мне ранее, но тогда, в ветхой хижине, немощная старуха пробудила во мне что-то светлое, зажгла огонек в моем сердце, бывшем всегда тверже камня и холоднее льда.