Мир содрогнулся, раскачиваясь из стороны в сторону, земля уходила из под ног, бесчисленные кровавые ручьи закипели, испаряясь багровым паром, заволакивающим все вокруг. Небеса вращались в невероятном смерче, засасывающим в себя всех, кто находился в пустыне. Воздух поплыл, скрывая от взгляда происходящее, и спустя мгновение преисподняя буквально сложилась пополам, выбросив в бездну. Я проснулся...

Повозка медленно подъезжала к центральным воротам Элизиума. Большая тяговая лошадь медленно шагала к массивной арке, целиком сделанной из мрамора, и повозчик лишь слегка натягивал вожжи, предоставляя лошади самой выбирать дорогу. Деревянные оси скрипели, проседая под тяжестью крытого кузова, до верхов набитого гробами всех цветов и размеров - роскошные гробы, расшитые бархатом и шелком, высеченные из цельного бревна железного дерева, лежали бок о бок с осиновыми гробами без изысков, предназначенными для простолюдинов. Один из гробов был раскрыт. Я с недоумением уставился на свою новую постель и поежился от осознания того, чем она являлась на самом деле. Повозка могильщика - и я ее пассажир...

- Как раз вовремя. - Могильщик развернулся в мою сторону - Мы приехали. Тебе повезло, что я ехал мимо. Как тебя угораздило уснуть на маковом поле? Ты разве не знаешь, что можно и не проснуться?

Я не знал, что ответить, и просто промолчал. Могильщик выглядел весьма зловещим, одетый в черный балахон с капюшоном, скрывающим лицо, наполовину изувеченное огнем. Со стороны могильщик был похож на смерть, точнее на то, как ее изображают во многих книгах, для полноты образа не хватало только косы. Впрочем сходство со смертью было весьма кстати - на то он и могильщик...

- О, я напугал тебя. Не бойся. Извини, что пришлось положить тебя в гроб, но другого выбора у меня не было. Как тебя зовут, мальчик? - Могильщик пытался говорить как можно мягче, но его голос был под стать его внешности - хриплый, сипящий - словно он громко шептал, а не разговаривал.

- Меня зовут Каин. И я тебя не боюсь.

- Хммм... Редкое имя. Мало кто осмелиться так назвать сына в наши дни...

Я понимал недоумение могильщика. Каин - имя первого грешника на земле, запятнавшего себя кровью. Почему меня назвали так? Однажды я задал этот вопрос отцу, но так и не получил ответа, зная его заранее...

Я взглянул на могильщика и невольно зажмурился от того, что предстало перед глазами. Нет, это не была иллюзия, навеянная еще не до конца проснувшимся разумом. Я видел нечто новое, недоступное взору обычных людей, нечто сверхъестественное, таинственное и пугающее. Вокруг могильщика воздух словно таял, переливаясь в серой дымке, клубящейся подобно облакам. Это было странное видение - я видел туман, заволакивающий человека, но при этом он был абсолютно прозрачным, не скрывающим ни единой детали. Туман, который существует и не существует одновременно. Я выглянул из повозки и осмотрелся. Центурионы, стоящие на страже врат, были также окружены туманом, но цвет его отличался от дымки, окружающей могильщика. Вокруг центурионов воздух был чистым, светлым, мерцающим. Окружающий мир был словно затянут в сплошную неоднородную пелену, все вокруг отбрасывало призрачные тени, люди светились, сверкая изнутри. И при этом все было абсолютно обычным, естественным. Глазами я видел настоящее, пропущенное через призму воспаленного разума, окрашивающего мир новыми красками. Что-то изменилось во мне, безумие начинало принимать новую форму...

- Пора домой, Каин - сказал могильщик. - Нам дальше не по пути. Тебе возвращаться к жизни, мне к смерти.

Я поблагодарил могильщика за все и направился домой. Мысли хаотично переплетались в тугой комок, который не дано распутать, эмоции смешались в дикий коктейль из желаний, надежд и сожалений, привычный мир рухнул, похоронив в своих руинах страхи и боль, рождая новые ощущения и страсти. Я шагал по городу и пытался понять эти ощущения, уловить смысл новых видений, разобраться в себе. Погруженный в свои мысли, я не заметил, как оказался в трех шагах от "Красного бычка" - одной из бесчисленных таверн квартала утех. Место, где никогда не бывает тихо, где почти каждый день очередной пройдоха прощался с жизнью, оказываясь на дне придорожной канавы с перерезанным горлом. «Красный бычок» всегда набит посетителями до отказа, и среди них не бывает людей, живущих по чести и совести. Работники ножа и топора всегда найдут применение своему воровскому ремеслу, обчищая любого, кто случайно окажется в этом месте. Любимое заведение Корта, откуда он частенько возвращался весь в синяках, пьяный в стельку, чем доводил отца до белого каления…

Несмотря на невероятную жару, установившуюся в последние дни в Элизиуме, на улицах сновало бесчисленное число прохожих, косо смотревших друг на друга, нищие громко взывали к ним, моля о подаянии, а в темных переулках стояли подозрительного вида личности, перешептываясь друг с другом и высматривая среди толпы потенциальных жертв будущего ограбления. С другой стороны улицы слепой старик проповедовал о скорой расплате, что нашлет на людские головы Господь, его проповедь уходила в никуда, и прохожие лишь молча улыбались, смотря на него, некоторые гадко хихикали, а торговка из соседней булочной периодически осыпала слепца проклятиями за то, что он распугал всех покупателей. И неважно, что на ее хлебе местами проявлялась странного вида плесень, а от сдобы пахло тухлятиной, во всем был виноват безумный проповедник, выбравший для своих речей именно эту площадь. Жизнь кипела, вздуваясь гадкими пузырями взаимной ненависти и желаний обжулить близкого, утопая в море брани и косых взглядов, жизнь, отравленная злобой и жадностью. Обыденная жизнь нищего квартала, в шутку названного кварталом утех.

Каждый, кто проходил мимо, был окружен туманом, и лишь у проповедника цвет его был бледно-голубым, выделяющимся среди черноты остальных. Троица в переулке мерцала синевой, и стоило посмотреть в их сторону, как мир окрашивался в красный цвет, стены зданий кровоточили, и в тишине городского хаоса кричали стервятники, чей призыв к пиршеству был так знаком по ночным кошмарам. Я не мог понять, что со мной происходит, схожу ли я с ума, или наоборот, мои глаза широко открылись, позволяя уловить невидимые для простого человека вещи. Улица сияла, переливаясь темными красками, люди горели изнутри, излучая свет, таверна стала прозрачной, словно сделанной из стекла, и внутри ее вращался водоворот, затягивая в свое лоно всех, кому не повезло оказаться у него на пути. Где-то в глубинах сознания рождалось смутное предчувствие беды, видения складывались в картинку, звуки – в симфонию, ощущения – в чувства. И словно подчеркивая происходящее, добавляя недостающие ноты в мелодию хаоса, появились они - демоны из ночных кошмаров. Три адских твари возникли прямо из воздуха, окружая одного из прохожих. Один из демонов восседал у него на плече и улыбался, являя миру оскал своих острых, как бритва, зубов. Два других демона парили у прохожего над головой, периодически падая стрелой вниз, пронзая плоть насквозь. Он их не замечал, никто, кроме меня, их не видел. Я вдруг понял, что и сам их не вижу, ни демонов, ни туман, что окружал людей вокруг. Я их ощущаю, и эти ощущения накладываются на видимое глазами, формируя странную необъяснимую картинку в голове. Пока необъяснимую…

Из переулка вышли трое тех самых подозрительных личностей, что излучали иссиня-черную ауру, заставляющую в сознании кровоточить окружающие стены. Неторопливой походкой они подошли к окруженному демонами прохожему и заговорили с ним. Слова их разговора не долетали до меня, но их смысл был понятен. Внезапно все стало на свои места – и темнота вокруг разбойников, и дальнейшая судьба их жертвы, что совсем скоро станет очередным трупом на дне канавы – демоны явились по его душу, готовясь полакомиться ею в ближайшие минуты. Я не верил своим ощущениям, сопротивлялся им, но от реальности никуда не деться, и буквально через пару минут все трое зашли в таверну, злобно улыбаясь, и вслед за  этим из переулка появились демоны с горящими глазами, неся в руках трепещущее сердце ограбленного прохожего. Сомнений не оставалось – я увидел чужую смерть заранее, почувствовал ее дыхание, ощутил кровь на руках убийц, узнал их намерения. Меня захлестнули доселе неизвестные чувства, странные желания охватили разум, эмоции, что били в душе ручьем, перевернули сознание и разорвали его пополам. Сознание рухнуло в бездну, и вновь я мчался вперед, не осознавая, что происходит, я снова оказался внутри лишенной света пещеры, ставшей могилой для моих страхов и волнений. Я бежал по улицам, мимо мелькали дома, люди, дворовые собаки, отражения в грязных окнах, звуки слились в один нескончаемый гул из криков многочисленных торговцев, плача грудных детей, лая собак, и ничто не могло меня остановить. Лоточник громко выругался, когда его прилавок рухнул под натиском безумца, что пронзил палатку насквозь, не замечая звуков бьющейся глиняной посуды и разлетающихся на осколки горшков, лошадь громко заржала, чуть не задавив стрелой пролетевшего мальчика прямо у нее под носом. Бег длился вечность, ни усталость, ни боль в окоченевших от напряжения ногах не могли вырвать из наваждения, захлестнувшего разум…

Боль в голове вырвала меня из объятий безумия, ударом молота лишив возможности дышать. Звонил колокол в одном из храмов, что стоял в стороне, и его звон отдавался в мозгу взрывом, сводящим с ума. Я схватился руками за голову и упал на мостовую, пытаясь заткнуть уши. Тело забило в судороге, меня буквально выворачивало наизнанку, глаза были готовы вот-вот выпрыгнуть из орбит, сердце бешено колотилось, желудок пытался выбросить из себя свое содержимое, ноги сводило судорогой, к горлу подступил комок.

Лишь когда колокол перестал звонить, я окончательно пришел в себя, пытаясь вновь научиться дышать и слышать. Колокольный звон и раньше вызывал мучительную боль, но ей было не сравниться с тем, что я испытал мгновение назад. Гул еще стоял в ушах, глаза слезились, живот сворачивало, но постепенно становилось легче, и наконец я смог подняться и осмотреться вокруг. Все вдруг стало обычным, исчезла дымка, окружающая людей, и вместе с ней пропала яркость окружения, вещи больше не выделялись из окружения, пелена растворилась в воздухе. Радоваться или сожалеть – чувства были весьма противоречивы. Я на мгновение ужаснулся – а не вернутся ли кошмары так же, как исчезли видения, но мои сомнения продолжались совсем недолго. Уже через несколько минут, пройдя пару кварталов, я вновь заметил, как мир затягивает в дымку, и вновь люди начинают мерцать изнутри, являя взору свою ауру. Вдали вновь пролетели демоны, и подойдя ближе, я убедился в безошибочности своих видений – на земле лежал старик, возле которого причитала женщина. Сердечный приступ принес ему покой, и высоко в небесах парили адские твари, беззвучно для всех оглашая округу своим победным ревом. Сделав прощальный круг над  телом усопшего, они приземлились передо мной и почтительно поклонились, испарившись затем словно дым. Я безмолвно попрощался с ними, моими мучителями, по неизвестной мне причине показывающими грядущее…

Но это было не все, что я ощутил в тот момент. Я вдруг понял, что испытал настоящее блаженство, почувствовав чужую смерть. Словно вампир из детских страшилок я впитал в себя все эмоции и боль предсмертных мук, как опиум, тело наполнилось незримой энергией, появилось желание жить, взять судьбу в свои руки, почувствовать власть. Эти ощущения пугали своей сутью, жестокостью и извращенностью, но остатки совести и доброты отступали в уголки сознания, уступая место новому воплощению меня – повелителя демонов, что видит смерть и питается ею, и сопротивляться этому было невозможно. Я умер на дне бездны, вернувшись к жизни бездушной тварью, так быть посему, от жизни все возьму, и каждый, кто встанет моем пути – умри…

О небеса, зачем вы даровали мне виденья адских снов? В плену кошмара с рождения был мой разум, в нем умирал ребенок, чтоб возродится монстром. Искра безумия зажглась в тех самых снах, и разгоралась все сильнее с каждой ночью. Летело время вдаль, а я все погибал и восставал из мертвых, сгибалась воля под натиском кошмара.  Лишь умерев, я мог покинуть бездну сновидений и перестать бояться навсегда. Я умер там, на дне ущелья, я возродился вновь, чтобы понять абсурдность страха, последний бой мне предстоял - с самим собой. И в этой битве одержал победу я над страхом, навеки вырвав с сердца его проклятье, оставив только шрам в душе. Впервые ночь была свободна от кошмара, и сгинул ад навеки, уйдя из ночных грез.

Победа над собой далась большой ценой. Слишком много умерло в душе, пожертвовать пришлось всем тем, что дарует нам возможность чувствовать, любить. Принять все зло видений адских, пропустить через себя, и сбросить груз кошмара можно, только заморозив сердце навсегда. И если вдруг оно оттает, вернув в себя любовь и веру, вместе с ними возвратится страх. Окаменело мое сердце, умерло оно в зубастой пасти адской твари…

Смотрю по сторонам, гляжу во тьму - кто спрятался в тени? Коварный демон, возжелавший крови? Так что же ты медлишь, тварь из преисподней, не прячусь больше я под одеялом, стою перед тобой, смеясь в лицо. Эй, там внизу, я знаю, ты затаился под кроватью, жуткий адский пес, я слышу, как ты дышишь... Выжидаешь? Все это ложь, не жертва я, а хищник, и сегодня началась охота, вам не сбежать, не скрыться, не уйти...

И слышу жалкий шепот мертвой тени, пощады просит тварь, в ногах стеная предо мной. И пес скулит, хвостом виляя, в его глазах горит не алчность, и не жажда крови. Несущий ужас демон сам рыдает от бессилия, страха и смирения. Я победил вас, развернув лик смерти прямо вам в лицо, я ваш хозяин, в рабстве быть навеки обращенным твари суждено. К ноге, лежать, молчать! Хороший пес, послушный. Я пощажу тебя, хоть недостоин, но милосерден человек, в отличии от зверя, живи и наслаждайся рабством...

И демоны служили мне усердно, скрывая ложь и обнажая правду. Тварь с преисподней знала, когда грядет беда, оскал зубов своих являя в свете каждого, кому начертано судьбой умереть. Над телом жертвы с алчным взглядом взмывали твари, пытаясь оторвать хоть маленький кусочек плоти, смеясь от смерти, упиваясь ей. Их адский перст не знал ошибок, подобно топору угрюмого жнеца. И если суждено кому-то сгинуть в преисподней вскоре, то демонский эскорт был тут как тут. Глазами демона я видел мир, лишенный красоты и цвета, лишь тени призрачного света и отблеск тьмы в кровавой пелене. Нет ярче зла, светлее лжи и краше боли, их отражение витает в воздухе подобно белой дымке, без жалости клеймя людей. И если кто-то лгал, над ним парил туман, и чем ужасней ложь, тем больше дыма, и даже цвет его имел значение, всю злобу отмечая чернотой. Ирония вся в том, что нет честней человека на земле, чем замкнутый палач, топор в руках держащий, ни лжи, ни сожаления, ничего. Палач чист и благороден, он свят во тьме. А тот судья, что приговор выносит, достоин сам лежать на плахе, погрязший в лжи и мерзости порока. Я вижу вас насквозь, читаю душу, не скрыть вам темной мысли от меня, ведь разум словно факел, что горит во тьме, отбрасывая тени, пляшущие в танце отражений...