Но что-то заставило меня очнуться, что-то неестественное, словно незримая рука вырвала мой разум из пропасти и обрушила на голову ушат ледяной воды. Я словно проснулся после бесконечной ночи, вернулся с того света, сбросив оковы наваждения, отбросив прошлое назад. Не знаю, что именно вырвало меня из моего небытия, да это и неважно, главное, что пора начинать новую жизнь. Дни и ночи, проведенные в полудреме, закрытее пеленой сознания, канули в небытие, не оставив о себе даже воспоминаний. Как долго все это продолжалось? Неделю, месяц, полгода? Последнее, что я помнил, был конец лета, закат моего детства и начало бесконечного кошмара наяву. Который день сейчас? В небе над городом пролетал косяк перелетных птиц, направляющихся на юг, указывая на то, что наступила весна. Время пронеслось мимо словно та самая черная ворона из непонятого мной кошмара, унеся прошлую жизнь в своих жутких когтях. Я взглянул на себя. Моя одежда – если конечно это можно назвать одеждой - состояла из рваных штанов и грязной рубахи, на израненных мозолистых ногах не было никакой обуви, лишь многочисленные синяки и ушибы покрывали тело, ссадины и царапины были повсюду, грязь настолько въелась в кожу, что казалась неотъемлемой ее частью, волосы слиплись в один комок в самой причудливой форме. Я взглянул на миг на свое отражение в ближайшей луже, и зажмурился от увиденного. На меня смотрело чужое лицо, изможденное, черное от грязи и копоти, со следами засохшей крови. Руки превратились в костлявые отростки, тело принадлежало не одиннадцатилетнему мальчику, а скорее высохшему скелету, каждая косточка была отчетливо видна, туго обтянутая кожей, сплошь покрытой ссадинами и царапинами. Словно прогнивший труп, что вылез из своей могилы…
Первое, что я сделал, это нашел воду - небольшой ручеек, который бежал из недр невысокой скалы на окраине города, холодный и чистый. Я долго отмывался, стирая с себя многодневную въевшуюся грязь, жадно пил прохладную родниковую воду, наверно это был первый раз за долгое время, когда я напился чистой воды. За месяцы скитаний это был луч света и надежды, освежающий поток окончательно встряхнул меня, прогнав последние остатки наваждения. После этого я взобрался на скалу и взглянул на город. Огонь больше не полыхал над ним, не было слышно ни криков, не звона оружия, все было тихо и спокойно, но не так, как раньше. Город опустел, и его улицы, некогда шумные и суетливые, застыли в глубокой скорби, лишь местами можно было заметить одиноких людей, двигающихся по городу. Я посмотрел на долину, где совсем недавно был выстроен частокол и сотни легионеров окружили город, чтобы не выпустить зверя чумы за пределы Элизиума. Угрюмый частокол все также окружал город, но солдаты исчезли, сняв окружение, что могло означать только одно – мор наконец то закончился. Мои видения исчезли, оставив лишь пустоту внутри. Я попытался вспомнить отца, братьев, друзей, но передо мной всплывали лишь смутные образы, боль потери, что ввергла меня в беспамятство и оторвала от жизни, ушла вместе с памятью о прошлом. Остались лишь сухие воспоминания, я помнил все, но при этом ничего не чувствовал, словно прочитал книгу, а не пережил все сам. Остатки эмоций, скорбь, жалость окончательно ушли в прошлое, воспоминания сделались сухими и безжизненными, не имеющими никакого значения, значение имеет только то, что впереди, то, что было – гори оно адским пламенем…
Я отправился в то место, которое когда то было моим домом. Запустение, серость, запах гнили окружало некогда прекрасное строение, теперь же оно было черно от копоти, все, что способно было гореть – сгорело в страшном пожаре как результат всеобщего безумства, отчаяния, стремления выжить за счет других. Остались лишь камни, безжизненные, черные, строение, бывшее когда то если не дворцом, то просто красивым поместьем, превратилось в самый настоящий склеп, что стоит посреди старого кладбища. Соседние поместья были в таком же состоянии, и некогда элитный квартал исчез. Я подошел ближе к дому, бывшему когда-то моим. На каменном заборе, что окружал территорию поместья, была прибита табличка. Надпись на ней меня не интересовала, да и я не смог бы почесть ее при всем желании, поскольку она выгорела напрочь. Я заметил ее скорее интуитивно, нежели сознательно. Раньше, до того, как целитель, имени которого я не помню, провел обряд очищения, я замечал любую вещь, которая была хоть чем-то отлична от окружения, все, что стояло не на своих местах или нарушало общую гармонию, было отмечено тенью. Смотря на человека, я не видел его улыбки или жестов, я видел померкшие глаза или неестественную кожу, словно окрашенную черной дымкой, и это означало, что он болен, хотя он зачастую не знал этого. Кошка, что перебегала дорогу движущейся перед ней торговой повозке, превращалась в моих глазах неким монстром, несущим за собой облако, что накрывало повозку, и вскоре эта повозка становилась жертвой грабителей. Иногда знаки были менее зловещими, как например кошелек с монетами, что висит на поясе у неудачливого горожанина, он словно выделяется из общей картины, на секунду заставляет взгляд остановиться на себе, делаясь особо четким, когда вокруг него мир на мгновение словно расплывается в глазах – и через минуту слышишь обреченный вопль того неудачника, говорящий о том, что тот самый кошелек у него украл уличный воришка. И ты видишь его, пробирающегося через толпу, пытающегося растворится и исчезнуть, и кошелек, судорожно сжимаемый рукой, что спрятан у него за пазухой, он словно просвечивается сквозь одежду, окруженный серой дымкой, помеченный тенью. И так повсюду, где бы ты не находился, в каждый миг тень падает на сотни таких вот кошельков, на лица людей, замечаешь тень вокруг глаза, и непонятно как возникает драка, и словно по волшебству кулак прилетает прямо в помеченное место, оставляя за собой синяк точно по контуру, отмеченному тенью. Это можно назвать даром, но для меня это было проклятие, порожденное ночью и ее кошмарами, лишившее меня детства. Я не мог играть со сверстниками, так как неосознанно отмечал каждую царапину или ссадину до того, как она появится, и словно переживал боль вместе с тем, кого пометила тень моего проклятия. Иногда мне казалось, что тень не просто подает мне знаки, она метит и насылает все, почувствованное мною, вырванное из ночных кошмаров, на ни в чем неповинных людей, и все происходит из-за нее. Это порождало странное чувств, словно ты виноват, сродни тому, которое ощущаешь, когда случайно разбил вазу, но об этом никто не узнал, и эта тяжесть гнетет тебя. Я не мог радоваться жизни, и медленно сходил с ума. Пока целитель душ не провел свой обряд…
Я смотрел на мир другими глазами, и только в тот момент понял, насколько иначе он выглядит на самом деле. Несмотря на то, что обряд прошел более полугода назад, его истинное значение я осознал лишь стоя на пороге своего сгоревшего дома. Смерть и мучения, которые непременно поглотили бы меня в моих видениях, остались в прошлом. Тень исчезла, и ее темная рука перестала касаться окружающего, метя своим знамением. Даже краски изменились, и, несмотря на цвет копоти и запустения, мир вокруг был более ярким, светлым, чем раньше. Я перестал ощущать страдания и боль окружения, или по другому, как сказал бы целитель, перестал воспринимать темную энергию. Я впервые смотрел на мир глазами обычного ребенка, и увиденное мной вызывало во мне что то новое, неизвестное мне, и это мне нравилось…
Я отбросил все мысли и вошел в поместье. Ничего необычного там не было, все было таким, как я и ожидал – черные стены, прах, разрушение, пепел, сумрак, создаваемый стенами. Мебель сгорела дотла, и лишь местами валялись обуглившиеся вазы, канделябры, почерневшие бронзовые статуи, все то, что не способно гореть. Я шел по коридорам, сам не зная зачем. Мне нужно было взглянуть на все своими глазами, чтобы перевернуть окончательно эту страницу своей жизни. Я зашел в комнату, некогда бывшую моей. Кровать, которая стала убежищем моих кошмаров, просыпаясь на которой в холодном поту, я прятался по одеялом в надежде укрыться от неведома кого, превратилась в кучу пепла. Я неосознанно испытал облегчение, словно бывший заключенный, что увидел сгоревшую темницу, в которой его некогда держали. Я не понимал своих чувств, но не пытался им противится, я просто шел дальше. Угол, в котором сотни ночей прятался неведомый монстр, комод, сгоревший как и вся остальная мебель, все ушло в прошлое, даже тени стали другими, и не смотря на царившую вокруг ауру смерти, они стали более милосердными, переставшими подавать знаки и прятать монстров у себя в глубине. Я чувствовал облегчение, словно сбросил с себя тяжелые цепи.
Я прошел в центральный зал, и что-то внутри меня заставило сжаться сердце на мгновение. На секунду показалось, что тени вернулись, но наваждение рассеялось также быстро, как и возникло. Там, на полу, некогда застеленному красивым ковром, в узорах которого мне порой чудились адские твари, лежали обугленные останки моего отца. Огонь уничтожил плоть, оставив только кости, что пылились на полу среди праха, бывшего когда-то телом человека. Череп в шлеме словно взглянул на меня, и я готов был поклясться, что вижу, как из его пустых глазниц текут слезы, и я почувствовал нечто, не его боль, не его страдания и муки, которые бы непременно бы воспринял бы раньше, отец словно возрадовался, увидев меня. Словно смотришь в глаза отцу, но на месте пустых темных глазниц видишь серые добрые глаза, и они были такими впервые. Прощай отец, покойся с миром, прощай навсегда, даже в моих мыслях и моем сердце, что опустело до самого дна…
Я покинул стены поместья, остановившись лишь посреди двора. Видение гибели этого места и его обитателей в последний раз всплыло в моем сознании, и я стоял на том месте, где пролилась кровь моих братьев. Я мысленно простился с ними, и без сожаления ушел прочь, покинув свой родной дом, ставшей могилой моему прошлому. С тех пор видения прошлого больше не возвращались ко мне, оставив меня в покое. Лишь память хранит знания о тех страшных днях, память, лишенная чувств и эмоций, как пергамент древних книг, что не способен чувствовать то, что записано на нем, даже если записи эти сделаны кровью…
Но мне нужно было где то жить, что то есть, и город перестал быть таким местом, где это было бы возможно. Я думал, что в последний раз иду по улицам некогда славного города, и мысленно прощался с ним. Где то по пути я наткнулся на тело мальчика, он явно умер не так давно, и судя по его изнеможенному телу - скорее всего от голода. На нем была более или менее целая одежда, и хотя в обычные дни она показалась бы мне старыми обносками, в то время она была во много раз лучше тех рваных лохмотьев, что были на мне. По крайней мере рубаха и штаны были целы, и рваные башмаки наделись на мои ноги, как влитые. Я без сожаления раздел мертвого мальчика, которому повезло меньше, чем мне. Возможно, он так и не смог преодолеть отвращения и питаться тем, чем совсем недавно питался я. Я припомнил некоторые из моих «обедов» и меня слегка передернуло, и невольно я подумал, что то отречение и забытье, из которого я вырвался сегодня, хоть в чем то, да было полезным, и возможно только благодаря ему я и выжил. Я отбросил эту мысль и переоделся. Жуткий трупный запах еще не успел впитаться в снятую с трупа одежду, а это означает, что мальчишка умер совсем недавно, два-три дня назад, не более. Сколько я не шел по улицам, такого «свежего» тела мне больше не попадалось. Точнее тел вообще почти не было. Я отметил про себя ту легкость, с которой обнаружил мертвого мальчика, словно знал, где искать. Неужели тень возвращается – мелькнула ужасная мысль в голове. Нет, это была не тень, это было что-то другое…
Вскоре я выбрался за стены города. Спускаясь вниз, в долину, я видел нескольких человек на улицах, кто-то вез повозку, кто-то просто шел куда глаза глядят. Я пытался заговорить с ними, но никто не хотел говорить с жалким оборванцем, с бесприютным одиннадцатилетним мальчиком без дома, семьи и надежды. Но надежда есть, она появилась сегодня, когда неведомые силы вырвали меня из наваждения, которое длилось почти полгода. Я попытался вспомнить эти дни, но от первых же воспоминаний меня передернуло, словно я увидел один из тех кошмаров, что снились мне ранее. Если отбрасывать прошлое, так полностью и бесповоротно. Я взглянул вперед – передо мной открывалась долина, ее цвета были совершенно не такими, как казалось сверху, с городского холма, зеленые луга, что виделись серыми, небольшая игривая речушка вдали, что течет среди многочисленных холмиков, значительно меньших, чем тот, на котором стоит мертвый Элизиум. Я смело шагнул за частокол, сооруженный легионерами, служивший для удержания мора внутри города. Не успел я насладится красотами долины, как голодный желудок зарычал, словно зверь, напоминая о том, что собственно говоря пора бы и перекусить. Внезапно я ощутил сильнейший голод. Я посмотрел по сторонам в поисках того, что могло бы служить пищей, но впереди только трава да растущие повсюду маки, позади город, в который я не вернусь, и только речка вдали. К ней я и побежал. Бежал я недолго, почувствовав необычную тяжесть в ногах. Ну конечно, я уже пропасть времени не носил обуви, и эти башмаки ощущаются такими, словно они сделаны из железа, а не из кожи. Ну что ж, придется привыкать. Я дошел до речки, и, напившись, осмотрелся. На берегу ползало несколько раков, не деликатес, но все же еда. Жаль только огня нет…
|
