Несколько дней я шел вдоль речки, не ставя цели дойти куда-то конкретно. Просто бродил туда-сюда, медленно пробираясь все дальше от злополучного города. Речка вывела меня на край необъятной долины, и передо мной раскинулся величественный лес. Он словно стена на много верст окружал долину, закрывая ее в кольце. Его деревья, огромные, упирающиеся своими кронами в небо, стояли веками, набирая свою мощь. Зайдя в него, я почувствовал себя словно мелкая букашка, настолько необъятным было все вокруг. Двуликий лес – так его называли, и, осмотревшись вокруг, я понял почему. Стройные высокие кипарисы соседствовали в нем с невиданными тропическими деревьями – толстыми баобабами, которые не обхватят даже сто человек, взявшись за руки, кое-где я видел стволы черного дерева, местами росли высокие стройные эвкалипты и вездесущий баньян, пальмы всех мастей мирно росли рядом с елками и кедрами, лес был словно помесью северных таежников и южных джунглей. Два великих начала соединялись в нем, две природные силы. Обычные для северных широт березы утопали в сплетениях лиан, по осинам и дубам прыгали и резвились веселые обезьянки, а рядом с ними, на других деревьях, названий которых я не знал, деревьях с дальнего юга я заметил белку, что ловко перепрыгивала с ветки на ветку.
Я вошел в лес, словно завороженный, смотря по сторонам с открытым ртом, никогда раньше я не видел ничего подобного. Ботанический сад Элизиума не шел ни в какое сравнение с Двуликим лесом. В лесу чувствовалась жизнь, ощущалось присутствие множества диких животных и было слышно пение диковинных птиц, кустарников не касалась рука садовника, что придает определенное очертание строю малых деревцев, здесь, в хаосе соединения севера и юга отсутствовал вычурный порядок и аккуратность, дорожки не были вымощены камнем, и на деревьях не висели таблички с надписями, говорящими название деревьев. Лес жил своей жизнью, и его очертания и формы не знали рук человека - наверно это было самым значительным в его величии.
Конечно, лес не был абсолютно диким и нетронутым цивилизацией. Многочисленные охотники обосновались в нем, ведя свою размеренную жизнь и поставляя на рынки Элизиума пушнину и дичь. Через лес проходили все торговые пути, но большей частью они были сосредоточены в северной его части, где пролегал имперский тракт, ведущий прямо до Альтаира. Южная же часть леса была наиболее заброшенной. И именно там я невольно и оказался. Я остановился возле небольшого камня, что наполовину уходил в землю, и омывался с краю водами реки Змейки, вдоль которой я и шел все эти дни. Постепенно восторг от увиденного у меня проходил, и появлялись мысли о том, что же делать дальше. Конечно, будь я более или менее взрослым в те дни, и имей я хоть немного здравого смысла, то я бы никогда не двинулся бы в глубь леса. Но тогда, одиннадцатилетний мальчик без дома, семьи, стоящий на грани безумия поступил именно так. Я просто пошел вперед, и единственное, что повлияло на выбор пути, была река. Я медленно шел вдоль многочисленных изгибов веселой Змейки, она обеспечивала меня водой, лес давал ягоды и фрукты, наверно их изобилие также повлияло на мой путь, указав дорогу в глубины старого леса.
Я достаточно углубился в дебри, когда наступила ночь. Двуликий лес явил свое второе лицо – темное, ночное, лишенное красоты и очарования. Исчезли краски и сочная зелень, уступив место ночной серости и жутким теням, пение птиц затихло, и взамен я услышал звериный вой. То тут, то там тишину леса нарушал свистящий в ушах голодный призыв волчьей стаи, рычали шакалы, фыркала охотница-рысь. По деревьям вместо белок запрыгали жуткого вида обезьяны с длинными клыками, одна из них проскочила совсем рядом мимо меня, явив свой звериный оскал. Заухал филин где-то в дали, зашуршала змея, ползущая по веткам деревьев. Ночь жила по своим законам, и ее жизнь мне не нравилась. Нельзя сказать, что я слишком уж испугался, откровенно говоря самый страшный ночной хищник по сравнению с монстрами, которых я каждую ночь видел в своих снах, был не страшнее пушистого котенка, и окружающий меня шепот ночного леса пугал только одним – я знал, что нахожусь в реальности, а не во сне, и хищники вполне могут избрать меня в качестве добычи. Страхом это назвать было нельзя. Наверно обычный человек, что окажется в таком лесу темной ночью совсем один, беспомощный и безоружный, мало что не сойдет с ума со страху и не поддастся панике. Я же просто забрался на дерево, ветви которого были достаточно большими, чтобы на них можно было комфортно разлечься, и заснул чутким сном, прислушиваясь к каждому шороху.
Спал я недолго, разбудила меня одна из тех жутких клыкастых обезьян, которых я заметил накануне. Злобная тварь смотрела мне прямо в глаза, но в ее взгляде я почему то не замечал жажды убийства или желания меня сожрать. Обезьяна скорее проявляла любопытство, она не пыталась напасть или укусить, а лишь внимательно разглядывала незнакомого для нее существа. Принюхавшись, она издала протяжный рык, слегка приглушенный, почесала грудь и скрылась в ветвях. Напасть она явно не решалась. Вблизи эти обезьяны выглядели не так страшно, как они могут показаться издалека. Размером с бульдога, они конечно представляли опасность, особенно вздумай они напасть стаей, но по одиночке с одной обезьяной наверно бы я справился. Может быть она поняла это, и решила не рисковать? Вполне возможно.
До утра я так и не смог сомкнуть глаз, опасаясь, что ночная гостья решит воспользоваться моим сном как преимуществом в нападении, но больше ко мне не подошла ни одна обезьяна. Тем не менее в моем мозгу крепко засела мысль об оружии на случай столкновения. Ничего лучше удобной палки, подточенной куском камня я соорудить не мог, но тем не менее моя самодельная палица придала мне уверенности. И следующую ночь я провел, крепко сжимая ее в руках. За ночь еще несколько обезьян крутилось в любопытстве возле меня, но ни одна так и не решилась подойти. Несколько раз я просыпался и замечал меленькие злобные глазки в ветвях, тихое фыркание раздавалось со всех сторон.
Так продолжалось много дней, сколько – я не знаю, так как потерял счет времени. Порой мне казалось, что я снова впадаю в оцепенение, которое захватило меня в Элизиуме и держало мертвой хваткой. Я словно стоял на краю, готовый вот-вот сорваться вниз, я медленно брел все дальше и дальше в глубь двуликого леса, его две сущности затягивали меня, дневной лес был прекрасен и величественен, он приносил спокойствие и умиротворение, он давал надежду и желание жить, по ночам же лес разворачивался ко мне вторым своим ликом – серый, хищный, жадный и дикий, черное и белое смешивалось в двуликом, доброе и злое терзали мое сознание, даря покой днем и тревогу ночью, и бесконечное течение времени незримо несло меня куда то вдаль от самого себя. Но я продолжал оставаться в сознании и не падал вниз, скорее шел неуверенной шатающей походкой вдоль той самой границы, что отделяет здравый смысл от пропасти безумия. Я шел и шел вперед, не имея цели, не имея ни малейшего представления о том, чего я хочу, и интерес ко всему медленно угасал во мне.
Прошло много дней, а я все брел возле реки. Иногда мне попадались старые руины, оставшиеся от древних храмов, крепостей и башен, исписанные древними письменами. Я с интересом осматривал их, и это было пожалуй единственным развлечением за многие дни. Но задерживаться среди них мне не хотелось, я чувствовал что то неведомое, нехорошее, что шло от этих кусков камня, сохранившихся от древних времен. Странное ощущение охватывало меня каждый раз, когда я приближался к ним, я не мог понять, предчувствие это или интуиция, а может плод моего воспаленного разума. Ничего конкретного я не ощущал, скорее это было похоже на посещение старого склепа – чувствуешь мрачность его стен и неприятный холод, он пронизывает тебя насквозь, появляется чувство сродни страху, но отличное от него, и это чувство словно подсказывает тебе, что нужно немедленно покинуть это место, не называя причины, неприятные мысли проникают тебе в голову, и здравый смысл ничего не может с этим поделать. От руин веяло могильным холодом, и я обходил их стороной.
|
